9. Отец медицины, греческий ученый Гиппократ так сказал: если только сама природа не излечит человека больного, то тогда нужно хирургический нож. Поэтому медицина как наука много сделала и делает сейчас, в 1934 году, но в этом деле люди не спаслись, — поумирали.
Врач меня останавливает вопросом: «Разве умирает человек?» Я ей отвечаю: — Не будет умирать, но такого мы еще не видим; но мысль моя подсказывает это.
Из этих слов врач заключила, что я — псих и предлагает подождать, пока придет сюда Шишов, и мы вместе поедем на шахту Шварц и там это дело изучим — и поможем тебе своим методом заниматься. И врач попросила меня пойти вместе с медсестрой в кабинет главврача и там подождать Шишова. Мне даже в голову не лезло, что за это дело меня приберут к рукам.
10. В кабинете главврача мы с сестрою вели разговор. Она спрашивала, холодно ли мне? Я ей отвечал: — Холодные люди все в могилах лежат до время, а живые люди ходят в фасонной одежде и ждут тоже смерти. Это, детка, не наши все качества в природе, в которой я начал рыться и копаться для того, чтобы получить себе то, чего все не получали: это моя закалка, а она на мне развита, так как всем будет нужна.
11. Открывается дверь, входит милиционер, сержант, вежливо со мною здоровается. Я ему тоже сказал «здравствуйте». Сержант потребовал мои документы. Я ему говорю: нет ничего, живу за счет того, чего хорошего сделаю. Он мне дает команду, чтобы я шел вперед, а сам вслед за мной с осторожностью шел. Сержант не доверял мне, за каждым наблюдал моим движением. Я шел и ничего этого не ждал, как оно получилось: как будто их правда, а моя неправда. Вышел я из кабинета на улицу, а там уже для меня была приготовлена пара лошадок, впряженных в линейку. Сержант приглашает меня сесть в нее, а я им, как блюстителям порядка, сказал: — Вы поезжайте сами линейкою, а я вслед побегу. Сержант, как и врач, тоже посчитал меня больным человеком и разрешил мне бежать: они ехали, а я трусил пешака.
12. Ехали недолго до Шарапкина, там возле церкви помещалось отделение. Никто ничего плохого мне не говорил, они были вежливы, да и я был для них не буйный, ничему не возражал. Начальник приказал надеть на меня белый бре-