хал. Так было месяца два. А потом проходила там общая вакцинация: надо было у больных брать кровь. Предложили и Учителю, а Он взмолился:Меня же сюда привезли здорового, зачем же вы это делаете?!

А главврач больницы сказал: «Если мы сделаем Тебе прививку и Ты умрешь, мне ничего не будет. А если умрешь без прививки, то меня посадят». А когда взяли кровь, сделали прививку — у Него поднялась температура. Он просился на Природу: Мне нужно воздух, воду и землю. Но Его не выпускали. И начались тяжелейшие дни Его жизни: на дворе мороз больше 40 градусов. Он в одних трусах лежит с высокой температурой на голой кровати — один тощий матрац был под Ним. Палата нетопленная, полопались трубы отопления — холодина невозможный. Никого к Нему не пускают и только Валентина Леонтьевна назвалась родственницей жены Учителя, Ульяны Федоровны и имела право поухаживать за этим человеком. Условия складывались не к лучшему, а к худшему. Привезли Ему из дома одеяло, чтобы хоть было чем укрыться больному человеку. Они пообещали дать Ему, а сами запихнули одеяло в шкаф — так запрятали, что потом еле нашли его при выписке.

В это время Петро Матлаев и Саша Бреженев поехали в Москву, чтобы там разобраться с этим делом, почему Учитель находится в психбольнице. Подключили и профессора Николаева и других, чтобы организовать защиту Его дела. Вся Москва знала, что Иванов находится в тяжелейшем состоянии. Когда они вернулись домой, то у Учителя поднялась температура выше 41 градуса. Мы обратились к главврачу, чтобы Учителя выписали домой, что в таких условиях Он не выживет. Но врач не имеет права в таком плохом состоянии отдать Его. А Никогосова в это время была где-то в санатории: дала указание упрятать Учителя, а сама уехала отдыхать. Мы обратились к ее заместителю: Петро и Сашка поехали в Ростов. А та отвечает: «Положила Его Никогосова — Я не имею никакого права отменить ее решение». Тогда Петро ска-