годы. Я видел, как она сама по сугробам пробиралась до попа Наума единоверческой церкви за именем.

5.   По записям святого дня, по этому числу дали имя ПОРФИРИЙ. А по всей деревне меня звали ПАРШЕК. Меня брали на руки и туда несли, где было доступно кому-либо посмотреть и спросить: «а чье это дитя?» Был ответ: «Корнея Нестеренко». Мое имя прогремело на все село: как же у отца Корнея Ивановича родился сын! Моим родителям пало счастье на Их долю Меня назвать по имени.

6.  Я, как человек такой же самый, как и все, от чужого тела оторвался, в белый свет произошел чужой. Меня, как такового, чужие руки они встретили; за мною, как за чужим, люди совсем чужие стали ухаживать: по своему физическому умению показывали, говорили, чтобы Я чужое воспринимал. Я рос по минутам между Природою, а люди в ней научились жить по-чужому. И меня, такого маленечкого мальчика, учили чужому: Я чужое кушал, Меня заставляли кусочки глотать, — Я глотал. Мне в этом помогал воздух, без него ничего Я так не сделал — всему дело был он, как живое наполненное существо.

7.   Его, как дитя, люди сами досыта кормят, он привыкает много кушать. Это не кусковое воспитание, а болезненное дело: отец с матерью родили дитя, чтобы оно жило, а ему пришлось из-за этого всего умереть.

Они рождались в Природе так вот радостно, а когда они пожили, вовлеченными поделались — увидели свой такой недостаток — со слезами стали заканчивать жизнь.

Я тоже с вами вместе таким вот возрастал.

8.   Люди они предковые хотели, чтобы Я по их следам пошел. Я всего тогда имел свой возраст до году, но уже Я понимал, что было для Меня хорошее и плохое; весь день напролет приходилось своими глазенками моргать: все луп да луп. Больше всего приходилось на спине пролеживать да в потолок белого света смотреть. Ни о чем Я тогда не думал — даже мысли не рождалось.

Сказать, чтобы ему было плохо, — нет; его чувства заставляли себя показывать всем встречающим, кто только интересовался на него, как на красавца, посмотреть. Это был тогда Я, — сам Себя, свое личико показывал, чтобы все люди на Меня сказали неплохо.

Мальчик маленечкий, он же рос в пеленках, ему не давалась возможность иметь своей лично воли. Он еще не го-