от меня; карты я бросил. Я решил пожить, как живут городские люди, покрасоваться своей кудрявой головой. Только моя безграмотность меня тяготила и мучило меня то, что я не такой, как все: я рожден для труда от таких родителей, которые были вечно в труде.

5.  Мой братишка Иван Федорович задумал в это время жениться и пригласил меня в свою деревню Ореховку на свадьбу. В то время женили нас по выбору родителей, лишь бы сват был по душе, а на жениха с невестой и не смотрели. Я был противник всему, мое желание — жениться на ком хочу.

6.   Нравилась мне из нашей деревни девушка Аленка: роста небольшого, на личико хорошенькая, по моему пониманию из нас пара вышла бы неплохая. И собираясь на свадьбу, я старался одеться как можно лучше, чтобы понравиться своей Аленушке. Ей я, видно, тоже нравился; после свадьбы на прощанье она мне надела свое золотое кольцо в знак того, чтобы быть нам вечно вместе.

7.  После свадьбы, хорошо погуляв, я вернулся на завод. И вот, произошло несчастье, стихийный случай. Природа на мое горе забурлила. В тот день погода резко изменилась с хорошей, ясной на сильную грозу: стала гроза в атмосфере треском развиваться, как на какой-то природный вокруг этого завода бой. Все вокруг затопило водой, и людям нельзя было попасть на свои работы. На мою такую долю попалось горе. В моей смене работали девушки с Никитовки; в тот день из шести пар пришла только одна пара на работу. Одна из девушек была русская, а другая — полячка. Принял я смену; как старший аппаратчик, я отвечал за выгрузку аммонала; бегунки были загружены той сменой — время подошло их выгружать, а моих рабочих нет. Я стал настаивать, чтобы эти две девушки сделали выгрузку, но полячка стала возражать мне. В это время пришла Петербургская комиссия по расширению здания, и с ней директор Пуссель и заведующий Эмиль. Со слезами на глазах полячка пожаловалась директору на меня, якобы я ее бил. Директор узнал, что ее обидел русский человек, и сейчас же дал указание Эмилю меня уволить. Я же не мог рассказать по-английски и по-французски, что я не виноват. Куда бы я не обращался доказать свою правоту, — я был безсилен: вера была англичанину и полячке, а не мне, русскому человеку; даже Крысин защищал меня — не помогло. Но Природа за это не промолчит, она за это дело кого-то накажет. Мне ни-