ми. После обеда мы раньше всех вышли на улицу и стали перед своими товарищами хвалиться своей обновкой. Потом договорились опуститься под гору на став (пруд) — побегать по льду. Все ребята бегали на люлечках и попровалились под лед, кроме меня одного. Тогда надо мной стали смеяться мужики, как с неумехи. И своей ухваткой я хотел показать, что я не умею получать то, что получили все; и моя хвальба не увенчалась успехом: разогнался я и провалился под лед. Как ни возьмусь, а он рухнет да рухнет; я еле-еле выбрался на берег.
17. Мы не так боялись мою маму, как боялись дядю Федю. И решили мы пробраться в землянку на огород, где после смерти дедушки жила бабушка Александра. По чужим огородам пробирались, чтобы нас никто не заметил. А Егорка Сычев, наш сосед, подсмотрел как мы двое отличились, вышел на улицу, где стояла кучка мужиков, и стал рассказывать за наши проделки, — и услышал дядя Федор про наше геройство. А мы с преспокойной душой с братом расположились; сюртуки сушатся, а сами сидим на теплой печке в надежде, что никто за нас ничего не знает..
18. Зазвонили в церкви к вечерне, дяде время убирать скот на этом дворе. Он не зашел в землянку, а пошел прямо в сад, срезал хворостину, входит к бабушке и спрашивает: «Где же наши герои?» Стащил меня, как здорового дурака с печи, и давай по голому телу хворостиной — без всякой жалости и защиты. А своего сына еще больше бил да приговаривал, как нужно жалеть пиджаки.
19. Знали мы, что за все наши проделки нам попадет крепко, но мы на побои не смотрели, а знай творили свое: то титарку в церкви украли, за что от матери досталось добре нам с братом. В другой раз у деда нашего Егора в лавке пряников брали да конфет, и медяков.
20. Веселое было детство, — оно так быстро проходит, что не замечаешь, как тебя считают уже вполне взрослым. И в 12 лет мне пришлось бросить школу: считали, что по хозяйству заниматься некому. Четыре класса всего прошел, — и это было все чужое.