лись: все верующие обычно становятся молиться на восток, а епископ Гермоген вместе с казаками повернулся на запад, Потому что фронт находился под, Царицыном, на востоке, и там были большевики. Чтобы не молиться за победу большевиков, они и повернулись на запад.
27. Это были не люди, а буржуазная свора, и ненависть к этой своре овладела мной. Я был уверен, что эта свора непременно будет разбита. И вот такие негодяи загнали в подвал на съедение тифозным вшам моего отца и много невинных шахтеров.
28. Все наше село утверждало, что самолет сожгли партизаны Ивана Савина, который в нашем селе перебил всю варту, т. е. милицию. Но казаки держали моего отца напрасно, из-за меня он терпел и нес всю тяжесть.
29. И я пробирался к нему, чтобы спасти. Дошли мы до Колпаковой пешком, а там сели на поезд до Зверева. Доехали до Зверева, где сделали пересадку на ростовский поезд. Но для этого нужна на пропуске подпись коменданта. Это был старый офицер, он знал за проделки наших шахтеров и не давал пропуск. Но я подошел к нему с хитростью: как военный солдат предъявил ему свои справочки, и он, не глядя на них, расписался на обороте.
30. Так мы доехали до Каменска. В городе был ужасно тяжелый воздух, стоял какой-то тускло-непонятливый смрад. Приехали мы туда не с голыми руками, а каждый привез по фунту сливочного масла для того, чтобы жену врача удовлетворить. Эти люди на подарки очень завидовали.
31. Мы нашли старшего врача, кто ведал этими погребами, и вызвали к себе. К нам вышла женщина высокого роста, блондинка, жена этого врача, и спросила, кто мы есть? Мы преподнесли с просьбой подарок; она с радостью приняла у нас масло и помогла нам: она упросила мужа выдать нам девятнадцать пропусков. По ним мы прошли в погреба.
32. Когда нам их открыли, то было невозможно смотреть на то, что там делалось — почти все лежали больные тифом. Отец мой не был болен, а все остальные восемнадцать человек лежали без движения. Я предложил отцу уйти отсюда, но он не пожелал этого; он предпочитал умереть здесь с товарищами, ибо на воле, говорил он, все равно рано или поздно, казаки узнают и убьют.
33. Многим я дал пропуска, чтобы уйти из этого ада: было тяжело смотреть, как народ сам себя закапывал — это была просто одна жуть. Кто видел все это и понимал, он